У всех из нас есть любимые произведения написанные в стихотворной форме (стихотворения, песни, оды, легенды, романы, да хоть рекламные слоганы). Предлагаю в этой теме собирать их. Неважно будут ли это ваши произведения или же нет, оригинал или перевод. Главное соответствующее оформление, дабы удобно было читать.

Начать мне хотелось бы с небольшого стихотворения М. Ю. Лермонтова:

"Молитва"

В минуту жизни трудную
Теснится ль в сердце грусть,
Одну молитву чудную
Твержу я наизусть.

Есть сила благодатная
В созвучьи слов живых,
И дышит непонятная,
Святая прелесть в них.

С души как бремя скатится,
Сомненье далеко —
И верится, и плачется,
И так легко, легко...

Шарль Бодлер (Charles Baudelaire)
Вампир
Перевод Эллиса

В мою больную грудь она
Вошла, как острый нож, блистая,
Пуста, прекрасна и сильна,
Как демонов безумных стая.

Она в альков послушный свой
Мой бедный разум превратила;
Меня, как цепью роковой,
Сковала с ней слепая сила.

И как к игре игрок упорный
Иль горький пьяница к вину,
Как черви к падали тлетворной,
Я к ней, навек проклятой, льну.

Я стал молить: «Лишь ты мне можешь
Вернуть свободу, острый меч;
Ты, вероломный яд, поможешь
Мое бессилие пресечь!»

Но оба дружно: «Будь покоен! -
С презреньем отвечали мне. -
Ты сам свободы недостоин,
Ты раб по собственной вине!

Когда от страшного кумира
Мы разум твой освободим,
Ты жизнь в холодный труп вампира
Вдохнешь лобзанием своим!»


Я обожаю этого поэта, хотя не все стихи, которые я успела прочитать, дошли до меня по смыслу.

А я вот Блока люблю. "Пляски смерти" самый любимый, думаю))

Как тяжко мертвецу среди людей
Живым и страстным притворяться!
Но надо, надо в общество втираться,
Скрывая для карьеры лязг костей...

Живые спят. Мертвец встает из гроба,
И в банк идет, и в суд идет, в сенат...
Чем ночь белее, тем чернее злоба,
И перья торжествующе скрипят.

Мертвец весь день труди'тся над докладом.
Присутствие кончается. И вот -
Нашептывает он, виляя задом,
Сенатору скабрезный анекдот...

Уж вечер. Мелкий дождь зашлепал грязью
Прохожих, и дома, и прочий вздор...
А мертвеца - к другому безобразью
Скрежещущий несет таксомотор.

В зал многолюдный и многоколонный
Спешит мертвец. На нем - изящный фрак.
Его дарят улыбкой благосклонной
Хозяйка - дура и супруг - дурак.

Он изнемог от дня чиновной скуки,
Но лязг костей музы'кой заглушон...
Он крепко жмет приятельские руки -
Живым, живым казаться должен он!

Лишь у колонны встретится очами
С подругою - она, как он, мертва.
За их условно-светскими речами
Ты слышишь настоящие слова:

"Усталый друг, мне странно в этом зале". -
"Усталый друг, могила холодна". -
"Уж полночь". - "Да, но вы не приглашали
На вальс NN. Она в вас влюблена..."

А там - NN уж ищет взором страстным
Его, его - с волнением в крови...
В ее лице, девически прекрасном,
Бессмысленный восторг живой любви...

Он шепчет ей незначащие речи,
Пленительные для живых слова,
И смотрит он, как розовеют плечи,
Как на плечо склонилась голова...

И острый яд привычно-светской злости
С нездешней злостью расточает он...
"Как он умен! Как он в меня влюблен!"

В ее ушах - нездешний, странный звон:
  То кости лязгают о кости.

Недавно случайно наткнулась на "Гамлета" Пастернака и влюбилась. Теперь вот "Доктора Живаго" читаю.

Гул затих. Я вышел на подмостки.
Прислонясь к дверному косяку,
Я ловлю в далеком отголоске,
Что случится на моем веку.

На меня наставлен сумрак ночи
Тысячью биноклей на оси.
Если только можно, Aвва Oтче,
Чашу эту мимо пронеси.

Я люблю твой замысел упрямый
И играть согласен эту роль.
Но сейчас идет другая драма,
И на этот раз меня уволь.

Но продуман распорядок действий,
И неотвратим конец пути.
Я один, все тонет в фарисействе.
Жизнь прожить - не поле перейти.

Кэп Соло aka Наталия Полянская

Однажды, теплым весенним утром, Господь проснулся излишне рано.
Он встал, встряхнулся, повел боками, нектара выпил Он из-под крана,
Потом умылся (да-да, нектаром) и в форточку посмотрел немножко.
Затем вздохнул и пошел работать: сегодня нужно придумать кошку.
Вчера был заяц. Отличный заяц! Вот этим зайцем Он был доволен:
Такие уши, такая попа, и нос - улыбчивый поневоле.
А в прошлый раз был, конечно, ежик. Куда ж без ежиков в мире этом.
Но кошка - это в разы сложнее. Не просто зверь, а мечта поэта.
Она должна быть пушистой, мягкой, с когтями - когти ей пригодятся,
Она должна работать урчалкой и на полу вверх собой валяться.
Куда там свиньям и дикобразам, куда лисицам и капибарам!
У кошки должен быть дух победы и девять жизней - почти задаром.
Бог долго клеил хвосты и лапы, ругался, дергал, свистел и правил,
Приклеил гребень, потом отклеил, приклеил уши и так оставил,
Усы повтыкивал, селезенку, ну там сердечко, конечно, печень,
Полоску в шкурку, потом урчальник - чтоб кот хозяина обеспечил
Отличным муром. Потом глазищи, язык шершавый, и нос получше,
И уж последней, безумно нежно и аккуратно он вклеил душу.
Она была бесконечной. Да ведь все души, в общем-то, бесконечны.
Местами - твердой, местами - мягкой, и самую чуточку - человечной,
Чтоб у человека, когда он смотрит в глаза кошачьи - паденье, тайна! -
Осталось чувство: он с кошкой вместе, и вместе, в общем-то, неслучайно.

Спустился вечер. Луна смотрела в окно тигриным искристым взглядом.
В зеленой чашке чаинки спали, остывший чайник приткнулся рядом.
Бог спал, укрывшись цветастым пледом. В окне дрых аист, под стулом - заяц.
Под боком Бога лежала кошка и мир мурлыкала, не моргая.

---

"Моя награда не в моей короне." Анна Австрийская

Кэп Соло aka Наталия Полянская

У рая есть вход основной (с привычным Петром) и боковой.
Там рядышком крохотный аэродром с медвяной травой.
Туда прилетают все те, кто не знает, им в рай или нет,
Стоят и глазами водят по райской стене.
А там, за стеной, встает нереальный слоеный закат,
И в темных аллеях цветные фонарики ярко горят,
И пахнет багетами свежими, сидром, клубникой, мороженым.
И все это вроде бы от тебя отгорожено.
У входа (калитка, не то что ворота Петра, ерунда)
Сидит тонкий ангел - глаза как стальная вода,
И он задает всем пришедшим один и тот же вопрос:
"Чего вы хотите?".
В устах его серебро.
А люди, уже не стесняясь, ему, торопясь, говорят:
Хотим этот вечер, и этот медовый закат,
И чтобы последнее эхо несделанных дел
Звучать перестало в сгустившейся темноте.
Чтоб скрипка играла, как в семьдесят третьем году.
Чтоб можно звонить и ронять: "Да, я скоро приду".
Чтоб осень. Чтоб радостный смех, как морская волна.
Чтоб эта живая, безумная тишина.
Их выслушав, ангел кивает, улыбка его - как стилет.
Толкает калитку, ведущую к райской земле.
Ты видишь дорожки и стол под акацией, вечер, огни.
Шагаешь, смеясь.
И падаешь вниз.
Летишь, пробивая летние облака.
И кто-то тебя ловит и держит в руках.
Поет колыбельную. Тихо так. Ангельски.
Как...

---

"Моя награда не в моей короне." Анна Австрийская

И мой любимый.

Кэп Соло aka Наталия Полянская

…А если бы я был настоящим графом, носил камзол, и шляпу, и в ней перо, а если бы я день начинал со штрафа за угнанную лошадь (не повезло), а если бы я выткал из кружев стали себе от короля десять лет в тюрьме, так вы б меня еще веселей листали записками о любви, ну и о себе. А если бы мы с вами вот так в мазурку и даже в пошлый святочный менуэт, а если б жизнь, разлитая по мензуркам, искрилась и пузырилась на столе, а если б я вам криво сложил балладу и с вами рьяно выпил на брудершафт, - так с Богом у нас не было бы разлада и вообще бы не было ни шиша. И мы бы с вами медною бы монетой рассчитывались с нищими и с судьбой, и нам бы с вами не было бы за это – да ничего, ну разве что быть собой, ну разве что играть на сердца и святость, ну разве что с земли поднимать платки, и темной ночью землю слегка заляпать тяжелой кровью с чьей-то чужой руки. Но так, пока вращаемся в барабане испытанных на прочность чугунных дней, и в старом мутном дедушкином стакане пузырится кока-кола, не каберне, пока еще молиться умеем быстро, а верить – между делом и суетой, пока в железном ящике маслянистом торгуют честью, совестью, красотой, я буду графом тихо, вы не поймете, что мне давно в Бастилию уж пора, я буду графом молча и на излете истрепанного серенького крыла, я буду жить с открытой душою-шпагой, а кто не спрятался – я же предупредил, и если я не сделаю в ночь ни шага, то, значит, я по жизни не наследил. И пусть глаза – как порох, рука – как птица, и пусть литое тело из теплых мышц, и нынче снова с кем-то зовут сразиться, и аргумент – ну кто же, когда не мы? Действительно, не поспоришь, такое дело, а если бы я был настоящий граф, то я бы взял свое дорогое тело и аккуратно вывел бы умирать в таком безумном танце клинков и лилий, в таком веселом пении плаща и рук, что сами мне потом бы бокал налили и веки мягко смежили поутру.
Но я проснусь наутро в своей постели, увидев сон про то, как скучает Бог, скурю полпачки «Винстона», а неделю порежу мелко ломтиками работ, я буду убирать барахло из шкафа и не мечтать о гарде с витой строкой.
А если бы я был настоящим графом, то я, Господь, писал бы твоей рукой.

---

"Моя награда не в моей короне." Анна Австрийская

Стихотворение...обо мне прямо) Читала на экзамене по сцен. речи на 1 курсе.
Елена Ширман - Ветер
Ветер, ветер, ну что ты наделал?
Ты, должно быть, сошёл с ума!
Это из-за тебя, оголтелый,
У меня не волосы, а кутерьма.

Ведь и так на других не похожа,
Как дикарка, хожу меж людей.
Ты ж сильнее ещё растревожил,
Потянул на просторы сильней.

Не могу я ходить по дорожкам,
Жажду дебрей и троп косых.
Потому меня любят кошки
И ненавидят псы.

Люди города! Как вы жалки,
Каменных стен рабы!
Вы лишь знаете, как кричат галки
Да чирикают воробьи.

Плюнуть хочется мне в эти морды,
В пудре, в красках, в духах "Лориган"!
Мне бы шкуру носить на бёдрах,
В небо метать бумеранг.

Эх, какою свистящею плетью
Разогнала бы я эту гниль!
Это ты, сумасшедший ветер,
Растрепал меня и раскрутил.

Ты мне голову сделал такую,
Что не волосы, а кутерьма.
И теперь расчесать не могу я,
Чтоб свой гребень не поломать...

А это стихотворение попалось на ЕГЭ по литературе. Впрочем. я и раньше его очень любила)
Маяковский "А вы могли бы?"
Я сразу смазал карту будня,
плеснувши краску из стакана;
я показал на блюде студня
косые скулы океана.
На чешуе жестяной рыбы
прочел я зовы новых губ.
А вы
ноктюрн сыграть
могли бы
на флейте водосточных труб?

Шарль Бодлер "Падаль"
Скажи, ты помнишь ли ту вещь, что приковала
Наш взор, обласканный сияньем летних дней,
Ту падаль, что вокруг зловонье изливала,
Труп, опрокинутый на ложе из камней.

Он, ноги тощие к лазури простирая,
Дыша отравою, весь в гное и в поту
Валялся там и гнил, все недра разверзая
С распутством женщины, что кажет наготу.

И солнце жадное над падалью сверкало,
Стремясь скорее все до капли разложить,
Вернуть Природе все, что власть ее соткала,
Все то, что некогда горело жаждой жить!

Под взорами небес, зловонье изливая,
Она раскинулась чудовищным цветком,
И задыхалась ты - и, словно неживая,
Готовилась упасть на свежий луг ничком.

Неслось жужжанье мух из живота гнилого,
Личинок жадные и черные полки
Струились, как смола, из остова живого,
И, шевелясь, ползли истлевшие куски.

Волной кипящею пред нами труп вздымался;
Он низвергался вниз, чтоб снова вырастать,
И как-то странно жил и странно колыхался,
И раздувался весь, чтоб больше, больше стать!

И странной музыкой все вкруг него дышало,
Как будто ветра вздох был слит с журчаньем вод,
Как будто в веялке, кружась, зерно шуршало
И свой ритмический свершало оборот.

Вдруг нам почудилось, что пеленою черной
Распавшись, труп исчез, как побледневший сон.
Как контур выцветший, что, взору непокорный,
Воспоминанием бывает довершен.

И пес встревоженный, сердитый и голодный,
Укрывшись за скалой, с ворчаньем мига ждал,
Чтоб снова броситься на смрадный труп свободно
И вновь глодать скелет, который он глодал.

А вот придет пора - и ты, червей питая,
Как это чудище, вдруг станешь смрад и гной,
Ты - солнца светлый лик, звезда очей златая,
Ты - страсть моей души, ты - чистый ангел мой!

О да, прекрасная - ты будешь остов смрадный,
Чтоб под ковром цветов, средь сумрака могил,
Среди костей найти свой жребий безотрадный,
Едва рассеется последний дым кадил.

Но ты скажи червям, когда без сожаленья
Они тебя пожрут лобзанием своим,
Что лик моей любви, распавшейся из тленья,
Воздвигну я навек нетленным и святым!

Эдгар По

Червь-Победитель (в переводе Брюсова)

Смотри! огни во мраке блещут
(О, ночь последних лет!).
В театре ангелы трепещут,
Глядя из тьмы на свет,
Следя в слезах за пантомимой
Надежд и вечных бед.
Как стон, звучит оркестр незримый:
То – музыка планет.
Актёров сонм, – подобье Бога, –
Бормочет, говорит,
Туда, сюда летит с тревогой, –
Мир кукольный, спешит.
Безликий некто правит ими,
Меняет сцены вид,
И с кондоровых крыл незримый,
Проклятие струит.
Нелепый Фарс! – но невозможно
Не помнить мимов тех,
Что гонятся за Тенью с ложной
Надеждой на успех,
Что, обегая круг напрасный,
Идут назад, под смех!
В нем ужас царствует, в нем властны
Безумие и Грех
Но что за образ, весь кровавый,
Меж мимами ползет?
За сцену тянутся суставы,
Он движется вперед,
Все дальше, – дальше, – пожирая
Играющих, и вот
Театр рыдает созерцая
В крови ужасный рот.
Но гаснет, гаснет свет упорный!
Над трепетной толпой
Вниз занавес спадает чёрный,
Как буря роковой.
И ангелы, бледны и прямы,
Кричат, плащ скинув свой,
Что "Человек" – названье драмы,
Что "Червь" – её герой!

только Бродский.
Иосиф Бродский "Не выходи из комнаты.."




     Не выходи из комнаты, не совершай ошибку.
     Зачем тебе Солнце, если ты куришь Шипку?
     За дверью бессмысленно все, особенно -- возглас счастья.
     Только в уборную -- и сразу же возвращайся.

     О, не выходи из комнаты, не вызывай мотора.
     Потому что пространство сделано из коридора
     и кончается счетчиком. А если войдет живая
     милка, пасть разевая, выгони не раздевая.

     Не выходи из комнаты; считай, что тебя продуло.
     Что интересней на свете стены и стула?
     Зачем выходить оттуда, куда вернешься вечером
     таким же, каким ты был, тем более -- изувеченным?

     О, не выходи из комнаты. Танцуй, поймав, боссанову
     в пальто на голое тело, в туфлях на босу ногу.
     В прихожей пахнет капустой и мазью лыжной.
     Ты написал много букв; еще одна будет лишней.

     Не выходи из комнаты. О, пускай только комната
     догадывается, как ты выглядишь. И вообще инкогнито
     эрго сум, как заметила форме в сердцах субстанция.
     Не выходи из комнаты! На улице, чай, не Франция.

     Не будь дураком! Будь тем, чем другие не были.
     Не выходи из комнаты! То есть дай волю мебели,
     слейся лицом с обоями. Запрись и забаррикадируйся
     шкафом от хроноса, космоса, эроса, расы, вируса.

Продолжая минутку Бродского, посвящаю нижеследующее своей любимой тёзке, которая не зря родилась с ним почти в тот же день, только другого года.

Л. В. Лифшицу

Я всегда твердил, что судьба - игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако - сильно.

Я считал, что лес - только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке - ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.
                                                ~~~
Я не то что схожу с ума, но устал за лето.
За рубашкой в комод полезешь, и день потерян.
Поскорей бы, что ли, пришла зима и занесла всё это -
города, человеков, но для начала зелень.
Стану спать не раздевшись или читать с любого
места чужую книгу, покамест остатки года,
переходят в положенном месте асфальт.
                                                            Свобода -
это когда забываешь отчество у тирана,
а слюна во рту слаще халвы Шираза,
и, хотя твой мозг перекручен, как рог барана,
ничего не каплет из голубого глаза.
                                               
Одиночество

Когда теряет равновесие
твоё сознание усталое,
когда ступеньки этой лестницы
уходят из под ног,
как палуба,
когда плюёт на человечество
твоё ночное одиночество, -
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия
произведения искусства,
и - кстати - самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими её могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.


Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими её дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими,
пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.

Да. Лучше поклонятся данности
с убогими её мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице.

А мною обожаемому Лидокаину - поэтические розы и прочие произведения высокого, высокого искусства:

"Набросок " Бродского
Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.

Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мертвый бок.
Се вид Отечества, лубок.

Собака лает, ветер носит.
Борис у Глеба в морду просит.
Кружатся пары на балу.
В прихожей — куча на полу.

Луна сверкает, зренье муча.
Под ней, как мозг отдельный,— туча.
Пускай Художник, паразит,
другой пейзаж изобразит.

"Розы" Маяковского
Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех...
*Дальше, кто не знает - сам прочитает, а то хоть Маяковский своё и отпарился, меня банхаммером вместо веника мод-тян отделает под хохлому, что любо-дорого прям.*

Ну и чисто так:

Николай Олейников

Блоха мадам Петрова

Юбки новые таскала
Из чистейшего пике
И стихи она писала
На блошином языке.
Но прославленный милашка
Оказался просто хам,
И в душе его кондрашка,
А в головке тарарам.
Страшно жить на этом свете -
В нём отсутствует уют.
Тигры воют на рассвете,
Волки зайчика грызут.
Плачет маленький телёнок
Под кинжалом мясника,
Рыба бедная спросонок
Лезет в сети рыбака,
Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе.
С горя прыгает букашка
С трёхэтажной высоты,
Расшибает лоб бедняжка,
Расшибёшь его и ты.

Т. С. ЭЛИОТ 
                                                    Мистер Курц - умереть

    ПОЛЫЕ ЛЮДИ



                                                         Подайте Старому Гаю

    1



                   Мы полые люди
                   Мы набивные люди
                   Труха в башке,
                   Как в мешке. Увы!
                   Наши засушенные голоса,
                   Если шепчемся,
                   Безотносительно голосят,
                   Как ветер в сухой конопле,
                   Как шаги крысят
                   По стеклянному бою в погребе где ни капли

                   Бесформенный контур, бесцветный контур,
                   Парализация силы и неподвижность жеста;

                   Кто переправился не отводя глаз
                   В сопредельное Царство смерти,
                   Да помянет нас - если он вспомянет нас -
                   Не как буянов
                   Но как болванов -
                   Как набивных болванов.

    2



                   Те глаза что и во сне
                   Страшно встретить - в Царстве смерти
                   В сонном царстве их не будет:
                   А останутся одни
                   На обломках колоннады
                   Блики солнца всхлипы веток
                   На ветру и в никуда
                   Голоса - куда как дальше
                   И торжественней премного
                   Чем кончается звезда.

                   Но не дай внедриться мне
                   В сонное Царство смерти
                   Дай нарядиться
                   Во что-нибудь карнавальное
                   Крысино-воронье
                   Вроде огородного пугала,
                   Как ветер неподневольное,
                   Не дай внедриться -

                   Окончательной в сумеречности
                   Встречи не допусти

    3



                   Край без кровинки
                   Край колючего кактуса
                   Каменные истуканы
                   Воздвигнутые воспринять
                   Молитвенность мертвых рук
                   В мерцаньи кончающейся звезды.

                   Так ли оно все сплошь
                   В сопредельном царстве
                   Бредешь в одиночку
                   В час когда нас
                   Бьет нежная дрожь
                   И алчущие поцелуев уста
                   Молятся битому камню.

    4



                   Глаза не здесь
                   Здесь нету глаз
                   В юдоли кончающихся звезд
                   В полой юдоли
                   На свалке потерянных нами царств

                   В окончательном месте встречи
                   Мы сбились в кучу
                   Избегая речей
                   Возле вспучившегося ручья

                   Незрячие,
                   Покуда вещие очи
                   Вечной звездой не вернутся
                   Венчальной розой
                   Сумеречного царства смерти
                   Но уповать на это - удел
                   Только пустых людей.

    5



                   _Ах какой колючий плод
                   Колючий плод колючий плод
                   Здесь мы водим хоровод
                   В пять часов утра_

                   Между замыслом
                   И воплощением
                   Между порывом
                   И поступком
                   Опускается Тень
                                 Яко Твое есть Царство
                   Между концепцией
                   И креацией
                   Между эмоцией
                   И реакцией
                   Опускается Тень
                                 Жизнь длинная
                   Между желанием
                   И содроганием
                   Между возможным
                   И непреложным
                   Между сущностью
                   И частностью
                   Опускается Тень
                                 Яко Твое есть Царство

                   Яко Твое есть
                   Жизнь дли
                   Яко Твое есть Ца

                   _Так вот и кончится мир
                   Так вот и кончится мир
                   Так вот и кончится мир
                   Только не взрывом а вздрогом_

                   Перевод В. Топорова

Максимилиан Волошин

Ангел мщения

Народу русскому: Я скорбный Ангел мщенья!
Я в раны черные -  в распаханную новь
Кидаю семена. Прошли века терпенья.
И голос мой -  набат. Хоругвь моя -  как кровь.
На буйных очагах народного витийства,
Как призраки, взращу багряные цветы.
Я в сердце девушки вложу восторг убийства
И в душу детскую -  кровавые мечты.
И дух возлюбит смерть, возлюбит крови алость.
Я грезы счастия слезами затоплю.
Из сердца женщины святую выну жалость
И тусклой яростью ей очи ослеплю.
О, камни мостовых, которых лишь однажды
Коснулась кровь! я ведаю ваш счет.
Я камни закляну заклятьем вечной жажды,
И кровь за кровь без меры потечет.
Скажи восставшему: Я злую едкость стали
Придам в твоих руках картонному мечу!
На стогнах городов, где женщин истязали,
Я «знаки Рыб» на стенах начерчу.
Я синим пламенем пройду в душе народа,
Я красным пламенем пройду по городам.
Устами каждого воскликну я «Свобода!»,
Но разный смысл для каждого придам.
Я напишу: «Завет мой -  Справедливость!»
И враг прочтет: «Пощады больше нет»...
Убийству я придам манящую красивость,
И в душу мстителя вольется страстный бред.
Меч справедливости -  карающий и мстящий -
Отдам во власть толпе... И он в руках слепца
Сверкнет стремительный, как молния разящий, -
Им сын заколет мать, им дочь убьет отца.
Я каждому скажу: «Тебе ключи надежды.
Один ты видишь свет. Для прочих он потух».
И будет он рыдать, и в горе рвать одежды,
И звать других... Но каждый будет глух.
Не сеятель сберег колючий колос сева.
Принявший меч погибнет от меча.
Кто раз испил хмельной отравы гнева,
Тот станет палачом иль жертвой палача.

Два демона

Т. Г. Трапезникову

1

Я дух механики. Я вещества
Во тьме блюду слепые равновесья,
Я полюс сфер — небес и поднебесья,
Я гений числ. Я счётчик. Я глава.

Мне важны формулы, а не слова.
Я всюду и нигде. Но кликни — здесь я!
В сердцах машин клокочет злоба бесья.
Я князь земли! Мне знаки и права!

Я слуг свобод. Создатель педагогик.
Я — инженер, теолог, физик, логик.
Я призрак истин сплавил в стройный бред.

Я в соке конопли. Я в зёрнах мака.
Я тот, кто кинул шарики планет
В огромную рулетку Зодиака!

2

На дно миров пловцом спустился я —
Мятежный дух, ослушник высшей воли.
Луч радости на семицветность боли
Во мне разложен влагой бытия.

Во мне звучит всех духов лития,
Но семь цветов разъяты в каждой доле
Одной симфонии. Не оттого ли
Отливами горю я, как змея?

Я свят грехом. Я смертью жив. В темнице
Свободен я. Бессилием — могуч.
Лишённый крыл, в паренье равен птице.

Клюй, коршун, печень! Бей, кровавый ключ!
Весь хор светил — един в моей цевнице,
Как в радуге — един распятый луч.

Редьярд Киплинг.

Заповедь (Перевод М. ЛОЗИНСКОГО)

Владей собой среди толпы смятенной,
Тебя клянущей за смятенье всех,
Верь сам в себя, наперекор вселенной,
И маловерным отпусти их грех;
Пусть час не пробил, жди, не уставая,
Пусть лгут лжецы, не снисходи до них;
Умей прощать и не кажись, прощая,
Великодушней и мудрей других.

Умей мечтать, не став рабом мечтанья,
И мыслить, мысли не обожествив;
Равно встречай успех и поруганье,
Не забывая, что их голос лжив;
Останься тих, когда твое же слово
Калечит плут, чтоб уловлять глупцов,
Когда вся жизнь разрушена, и снова
Ты должен все воссоздавать с основ.

Умей поставить, в радостной надежде,
На карту все, что накопил с трудом,
Все проиграть и нищим стать, как прежде,
И никогда не пожалеть о том;
Умей принудить сердце, нервы, тело
Тебе служить, когда в твоей груди
Уже давно все пусто, все сгорело.
И только Воля говорит: "Иди!"

Останься прост, беседуя с царями,
Останься честен, говоря с толпой;
Будь прям и тверд с врагами и с друзьями,
Пусть все, в свой час, считаются с тобой;
Наполни смыслом каждое мгновенье,
Часов и дней неумолимый бег,--
Тогда весь мир ты примешь, как владенье,
Тогда, мой сын, ты будешь Человек!

---

"Моя награда не в моей короне." Анна Австрийская

Евгений Евтушенко

НЕ ИСЧЕЗАЙ

Не исчезай... Исчезнув из меня,
развоплотясь, ты из себя исчезнешь,
себе самой навеки изменя,
и это будет низшая нечестность.

Не исчезай... Исчезнуть — так легко.
Воскреснуть друг для друга невозможно.
Смерть втягивает слишком глубоко.
Стать мертвым хоть на миг — неосторожно.

Не исчезай... Забудь про третью тень.
В любви есть только двое. Третьих нету.
Чисты мы будем оба в Судный день,
когда нас трубы призовут к ответу.

Не исчезай... Мы искупили грех.
Мы оба неподсудны, невозбранны.
Достойны мы с тобой прощенья тех,
кому невольно причинили раны.

Не исчезай. Исчезнуть можно вмиг,
но как нам после встретиться в столетьях?
Возможен ли на свете твой двойник
и мой двойник? Лишь только в наших детях.

Не исчезай. Дай мне свою ладонь.
На ней написан я — я в это верю.
Тем и страшна последняя любовь,
что это не любовь, а страх потери.


ДАЙ БОГ!

Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.

Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым — но не красть,
конечно, если так возможно.

Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.

Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.

Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.

Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.

Не крест — бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!

Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем — чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.


КАРТИНКА ДЕТСТВА

Работая локтями, мы бежали,-
кого-то люди били на базаре.
Как можно было это просмотреть!
Спеша на гвалт, мы прибавляли ходу,
зачерпывая валенками воду
и сопли забывали утереть.

И замерли. В сердчишках что-то сжалось,
когда мы увидали, как сужалось
кольцо тулупов, дох и капелюх,
как он стоял у овощного ряда,
вобравши в плечи голову от града
тычков, пинков, плевков и оплеух.

Вдруг справа кто-то в санки дал с оттяжкой.
Вдруг слева залепили в лоб ледяшкой.
Кровь появилась. И пошло всерьез.
Все вздыбились. Все скопом завизжали,
обрушившись дрекольем и вожжами,
железными штырями от колес.

Зря он хрипел им: "Братцы, что вы, братцы..." -
толпа сполна хотела рассчитаться,
толпа глухою стала, разъярясь.
Толпа на тех, кто плохо бил, роптала,
и нечто, с телом схожее, топтала
в снегу весеннем, превращенном в грязь.

Со вкусом били. С выдумкою. Сочно.
Я видел, как сноровисто и точно
лежачему под самый-самый дых,
извожены в грязи, в навозной жиже,
всё добавляли чьи-то сапожищи,
с засаленными ушками на них.

Их обладатель - парень с честной мордой
и честностью своею страшно гордый -
все бил да приговаривал: "Шалишь!..."
Бил с правотой уверенной, весомой,
и, взмокший, раскрасневшийся, веселый,
он крикнул мне: "Добавь и ты, малыш!"

Не помню, сколько их, галдевших, било.
Быть может, сто, быть может, больше было,
но я, мальчишка, плакал от стыда.
И если сотня, воя оголтело,
кого-то бьет,- пусть даже и за дело! -
сто первым я не буду никогда!

Пётр Вяземский

Я пережил

Я пережил и многое, и многих,
И многому изведал цену я;
Теперь влачусь в одних пределах строгих
Известного размера бытия.
Мой горизонт и сумрачен, и близок,
И с каждым днём всё ближе и темней;
Усталых дум моих полёт стал низок,
И мир души безлюдней и бедней.
Не заношусь вперёд мечтою жадной,
Надежды глас замолк — и на пути,
Протоптанном действительностью хладной,
Уж новых мне следов не провести.
Как ни тяжёл мне был мой век суровый,
Хоть житницы моей запас и мал,
Но ждать ли мне безумно жатвы новой,
Когда уж снег из зимних туч напал?
По бороздам серпом пожатой пашни
Найдёшь еще, быть может, жизни след;
Во мне найдёшь, быть может, след вчерашний,
Но ничего уж завтрашнего нет.
Жизнь разочлась со мной; она не в силах
Мне то отдать, что у меня взяла
И что земля в глухих своих могилах
Безжалостно навеки погребла.

Вова Захаров

Далеко-далёко

Далёко-далёко, за морем,
Лежит Золотая страна!
Детей там не мучают в школе.
Там все старики богачи.
На розах растут сигареты,
На пальмах растёт шоколад.
И все, кто там снова родился,
Обратно попасть не хотят.
Текут там коньячные реки
Озёра шампанским блестят.
И утки в зажаренном виде
К вам прямо на стол прилетят.
Людей там не кормят идеей,
Не кормят их завтрашним днём.
Не знают они, что есть кто-то
И что мы куда-то идём.
Там синее-синее небо,
А вечером звёзды горят
И все, кто там снова родился,
Обратно попасть не хотят.
Не знают там слова "рабочий".
Не знают и знать не хотят!

Далёко, далёко за морем
Лежит Золотая страна!
Детей там не мучают в школе.
Там все старики богачи.

Последнее изменение внесено AvelFlammenn (24-05-2014 в 00ч10)

А мне мояковский нравится
Люблю.
Пришла -
деловито,
за рыком,
за ростом,
взглянув,
разглядела просто мальчика.
Взяла,
отобрала сердце
и просто
пошла играть -
как девочка мячиком.
И каждая -
чудо будто видится -
где дама вкопалась,
а где девица.
"Такого любить?
Да этакий ринется!
Должно, укротительница.
Должно, из зверинца!"
А я ликую.
Нет его -
ига!
От радости себя не помня,
скакал,
индейцем свадебным прыгал,
так было весело,
было легко мне.

Дмитро Лазуткін

Я пам'ятник собі

на мить блюзнір
на ніч – шалений кролик
хто зможе ліпше – мабуть дорікне...
forever young
forever alcoholic
так православні згадують мене

а я ж тут жив – і прокидався в парках
й дніпром свою свободу запивав
і бився попід арками й петрарку
комусь на гідропарку цитував

це місто знає всі мої цілунки
це місто чуло всі мої пісні...
forever young – пробачте прорахунки
forever я – на білому коні

— Здравствуй ангел. Что видишь ты с высоты? Здесь дождями — моя печаль.
Но всё так же люблю васильки — цветы, тишину и фруктовый чай.
Летом кутаюсь в солнце, зимой — в строку /в ней, как правило, о тебе/
Говорят, в вашем городе, наверху, нет ни осени, ни людей …

А у нас суета, как ножи в спине — хочешь вынуть и залечить…
Только в этой, похожей на мир, войне, нужно двигаться, чтобы жить…
И писать о тебе по ночам /к пяти ты являешься мне во сне/
С каждым солнцем сильнее саднит в груди, с каждым снегом хочу к тебе.


- Здравствуй, девочка с рыхлой, как хлеб, земли, я отвечу тебе, читай:
В этом городе нет суеты /зимы/ - в этом городе вечный май,
Вы, земные, нам сверху — пшена зерно, всё спешите сюда взлететь,
Знала б ты, как мечтает мое крыло эту влажную тронуть твердь,


И принять твой любимый фруктовый чай и нарвать для тебя цветов,
Каждый вечер читаю твою печаль по страницам цветных зонтов,
Но не в силах спуститься в твой теплый свет, чтобы смертным, но нужным стать…
Ведь я небом однажды был дан тебе, чтоб от боли тебя спасать.

Оксана Кесслер

---

"Моя награда не в моей короне." Анна Австрийская

Иосиф Бродский. Слепые блуждают ночью.

Слепые блуждают
         ночью.
     Ночью намного проще
     перейти через площадь.

     Слепые живут
         наощупь,
     трогая мир руками,
     не зная света и тени
     и ощущая камни:
     из камня делают
         стены.
     За ними живут мужчины.
     Женщины.
        Дети.
         Деньги.
     Поэтому
     несокрушимые
     лучше обойти
         стены.
     А музыка -- в них
     упрется.
     Музыку поглотят камни.
     И музыка
     умрет в них,
     захватанная руками.
     Плохо умирать ночью.
     Плохо умирать
         наощупь.

     Так, значит, слепым -- проще...
     Слепой идет
         через площадь.



Сергей Есенин.

Ты меня не любишь, не жалеешь,
Разве я немного не красив?
Не смотря в лицо, от страсти млеешь,
Мне на плечи руки опустив.
Молодая, с чувственным оскалом,
Я с тобой не нежен и не груб.
Расскажи мне, скольких ты ласкала?
Сколько рук ты помнишь? Сколько губ?
Знаю я — они прошли, как тени,
Не коснувшись твоего огня,
Многим ты садилась на колени,
А теперь сидишь вот у меня.
Пусть твои полузакрыты очи,
И ты думаешь о ком-нибудь другом,
Я ведь сам люблю тебя не очень,
Утопая в дальнем дорогом.

Этот пыл не называй судьбою,
Легкодумна вспыльчивая связь,—
Как случайно встретился с тобою,
Улыбнусь, спокойно разойдясь.
Да и ты пойдешь своей дорогой
Распылять безрадостные дни,
Только нецелованных не трогай,
Только негоревших не мани.
И когда с другим по переулку
Ты пройдешь, болтая про любовь,
Может быть, я выйду на прогулку,
И с тобою встретимся мы вновь.
Отвернув к другому ближе плечи
И немного наклонившись вниз,
Ты мне скажешь тихо: «Добрый вечер...»
Я отвечу: «Добрый вечер, miss».
И ничто души не потревожит,
И ничто ее не бросит в дрожь, —
Кто любил, уж тот любить не может,
Кто сгорел, того не подожжешь.

Бродский
Конец прекрасной эпохи

Потому что искусство поэзии требует слов,
я - один из глухих, облысевших, угрюмых послов
второсортной державы, связавшейся с этой,-
не желая насиловать собственный мозг,
сам себе подавая одежду, спускаюсь в киоск
за вечерней газетой.

Ветер гонит листву. Старых лампочек тусклый накал
в этих грустных краях, чей эпиграф - победа зеркал,
при содействии луж порождает эффект изобилья.
Даже воры крадут апельсин, амальгаму скребя.
Впрочем, чувство, с которым глядишь на себя,-
это чувство забыл я.

В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.

Этот край недвижим. Представляя объем валовой
чугуна и свинца, обалделой тряхнешь головой,
вспомнишь прежнюю власть на штыках и казачьих нагайках.
Но садятся орлы, как магнит, на железную смесь.
Даже стулья плетеные держатся здесь
на болтах и на гайках.

Только рыбы в морях знают цену свободе; но их
немота вынуждает нас как бы к созданью своих
этикеток и касс. И пространство торчит прейскурантом.
Время создано смертью. Нуждаясь в телах и вещах,
свойства тех и других оно ищет в сырых овощах.
Кочет внемлет курантам.

Жить в эпоху свершений, имея возвышенный нрав,
к сожалению, трудно. Красавице платье задрав,
видишь то, что искал, а не новые дивные дивы.
И не то чтобы здесь Лобачевского твердо блюдут,
но раздвинутый мир должен где-то сужаться, и тут -
тут конец перспективы.

То ли карту Европы украли агенты властей,
то ль пятерка шестых остающихся в мире частей
чересчур далека. То ли некая добрая фея
надо мной ворожит, но отсюда бежать не могу.
Сам себе наливаю кагор - не кричать же слугу -
да чешу котофея...

То ли пулю в висок, словно в место ошибки перстом,
то ли дернуть отсюдова по морю новым Христом.
Да и как не смешать с пьяных глаз, обалдев от мороза,
паровоз с кораблем - все равно не сгоришь от стыда:
как и челн на воде, не оставит на рельсах следа
колесо паровоза.

Что же пишут в газетах в разделе "Из зала суда"?
Приговор приведен в исполненье. Взглянувши сюда,
обыватель узрит сквозь очки в оловянной оправе,
как лежит человек вниз лицом у кирпичной стены;
но не спит. Ибо брезговать кумполом сны
продырявленным вправе.

Зоркость этой эпохи корнями вплетается в те
времена, неспособные в общей своей слепоте
отличать выпадавших из люлек от выпавших люлек.
Белоглазая чудь дальше смерти не хочет взглянуть.
Жалко, блюдец полно, только не с кем стола вертануть,
чтоб спросить с тебя, Рюрик.

Зоркость этих времен - это зоркость к вещам тупика.
Не по древу умом растекаться пристало пока,
но плевком по стене. И не князя будить - динозавра.
Для последней строки, эх, не вырвать у птицы пера.
Неповинной главе всех и дел-то, что ждать топора
да зеленого лавра.

Серёженька Есенин

Пой же, пой. На проклятой гитаре

Пальцы пляшут твои вполукруг.

Захлебнуться бы в этом угаре,

Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья

И с плечей ее льющийся шелк.

Я искал в этой женщине счастья,

А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь — зараза,

Я не знал, что любовь — чума.

Подошла и прищуренным глазом

Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова

Нашу прежнюю буйную рань.

Пусть целует она другова,

Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.

Ах, постой. Я ее не кляну.

Дай тебе про себя я сыграю

Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.

В сердце снов золотых сума.

Много девушек я перещупал,

Много женщин в углу прижимал.

Да! есть горькая правда земли,

Подсмотрел я ребяческим оком:

Лижут в очередь кобели

Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.

Так чего ж мне болеть такому.

Наша жизнь — простыня да кровать.

Наша жизнь — поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе

Этих рук роковая беда.

Только знаешь, пошли их на хуй…

Не умру я, мой друг, никогда.

Дон-Аминадо

Про белого бычка

Мы будем каяться пятнадцать лет подряд
С остервенением. С упорным сладострастьем.
Мы разведем такой чернильный яд
И будем льстить с таким подобострастьем
Державному Хозяину Земли,
Как говорит крылатое реченье,
Что нас самих, распластанных в пыли,
Стошнит и даже вырвет в заключенье.
Мы станем чистить, строить и тесать.
И сыпать рожь в прохладный зев амбаров.
Славянской вязью вывески писать
И вожделеть кипящих самоваров.
Мы будем ненавидеть Кременчуг
За то, что в нем не собиралось вече.
Нам станет чужд и неприятен юг
За южные неправильности речи.
Зато какой-нибудь Валдай или Торжок
Внушат немалые восторги драматургам.
И умилит нас каждый пирожок
В Клину, между Москвой и Петербургом.
Так протекут и так пройдут года:
Корявый зуб поддерживает пломба.
Наступит мир. И только иногда
Взорвется освежающая бомба.
Потом опять увязнет ноготок.
И станет скучен самовар московский.
И лихача, ватрушку и Восток
Нежданно выбранит Димитрий Мережковский.
Потом… О, Господи, Ты только вездесущ
И волен надо всем преображеньем!
Но, чую, вновь от беловежских пущ
Пойдет начало с прежним продолженьем.
И вкруг оси опишет новый круг
История, бездарная, как бублик.
И вновь по линии Вапнярка – Кременчуг
Возникнет до семнадцати республик.
И чье-то право обрести в борьбе
Конгресс Труда попробует в Одессе.
Тогда, о, Господи, возьми меня к Себе,
Чтоб мне не быть на трудовом конгрессе!
1920

С Всемирным днём поэзии.:3

Джузеппе Джусти в переводах А. Рогова

Давно Его Высочество
Заметил без труда,
Что околонаучные
Безвредны господа.

С годами не меняются
И платят всякий раз
Положенные подати,
С конгрессов разойдясь.

Упрятав подозрения
В отеческую грудь,
Он праведному разуму
Открыл свободный путь.

Пусть знает вся Италия
От Альп до Сиракуз,
Европе ведать надобно
И намотать на ус,

Что отныне созывает он
Учёнейший синклит
И царскими обедами
Достойных угостит.

И всем, кто приглашается
На зов не опоздать
(Коль стража пограничная
Не завернет их вспять),

Дозволит он обрушиться
С тирадою любой
На бедную Италию:
Проклятья — звук пустой.

И, коли власть священную
Не тронут невпопад,
Пускай себе потешатся,
Болтают, что хотят.

Пускай их разглагольствуют
Учёные врали,
Что просветили некогда
Народы всей Земли.

В неволе превращаются
Былые львы в ягнят.
И нынче нам историю
Монахи разъяснят.

Итак, убрав статистиков,
Что тайны выдают,
Плюс физиков и химиков —
Злокозненных иуд,

Экономистов пакостных,
Смущающих народ,
Френологов, геологов
И всякий прочий сброд,

Перед инакомыслием
Соорудив кордон,
Лояльности пожаловал
Свободу слова он.

Теперь в монаршей милости
У нас сомнений нет.
На все ж вопросы прочие
Легко найдем ответ.

Прогресс - пустая выдумка,
И герцог убеждён;
Должны мы жить законами
Прадедовских времен.

И потому по благости
И мудрости своей,
Храня любимых подданных
От всяческих идей,

Он знанию полезному
Весьма благоволит
И учреждает премию
Тому, кто разъяснит

В преддверьи возвращения
Гуманнейших веков:
Годится ль уголь каменный,
Чтоб жечь еретиков?

Блажь

О Риме вздыхает
Народишко наш.
Заснуть нам мешает
Имперская блажь,
И жаждем мы снова
Величья былого.

Кто силой затеял весь мир обрести,
Кто в грёзах возреял,
Но, как ни крути,
Для нас нестерпимо
Сияние Рима.

На знатного плута,
Что всё промотал
И вдруг почему-то
Опять возмечтал
Пробиться в вельможи
Мы очень похожи.

Куда нам, пигмеям,
До прежних времён,
И зря мы лелеем
Несбыточный сон.
Ты сладь хоть с собой -
Народец-герой.